Джон Рональд Руэл Толкин. Скромный профессор из Оксфорда, крупный ученый-лингвист и заботливый семьянин, он считал, что больше всего мы нуждаемся в возрождении, и верил, что возрождение это дарят нам волшебные сказки. Он был настоящим хранителем утраченных сказаний.
Самые простые вопросы — самые глубокие… Откуда мы пришли? Ради чего живем? Куда идем? Думай об этом время от времени и следи за тем, как меняются твои ответы.
Толкин родился 3 января 1892 года в Южной Африке, но воспоминаний о ней у Джона почти не осталось: когда ему было три года, он вместе с матерью и братом вернулся в Англию.
В школе их было четверо друзей: Толкин, Кристофер Уайзмен, Роберт Джилсон и Джеффри Смит. Они собирались вместе, пили чай, устраивали театральные постановки, обсуждали прочитанные книги. Они были молоды и полны грандиозных планов, спорили обо всем на свете и хотели во что бы то ни стало проникнуть в суть старинных легенд, изучая древние языки.
Для своего маленького братства они придумали название, вернее, даже два названия — «Чайный клуб» и «Барровианское общество», сокращенно ЧК БО.
Во дни мира и благоденствия никем не замеченные хоббиты жили себе как жилось в Средиземье долгие века, а жилось им весело. Они любили тишину и покой, тучную пашню и цветущие луга и думали, будто мир вертится вокруг них одних.
В мире ведь полным-полно всяких чудесных существ. И кому было какое дело до этих малюток? Но при жизни нашего героя, Фродо, они вдруг, сами того ничуть не желая, стали всем важны и всем известны, и о них заговорили на советах Мудрецов и Властителей.
Толкин с детства обнаружил в себе тягу к неизвестным языкам. В 16 лет он уже хорошо знал греческий и латынь, французский и немецкий. Но настоящим открытием стали для него древние языки — англосаксонский, староготский, кельтский, ирландский, финский и особенно валлийский. В звучании древних слов он слышал что-то глубокое, представлял прекрасные лица суровых и сильных людей, о которых говорили легенды. Дальше — больше. Рональд начал придумывать свои собственные языки. Их было два — квенья и сандарин, так он назвал высокое эльфийское наречие и разговорный эльфийский. То были не просто слова, но настоящие языки, со своей логикой и законами. Потом на них он составлял эльфийские надписи в своих книгах.
Последний раз повзрослевшая четверка собралась вместе в доме у Кристофера в 1914 году. Англия тогда участвовала в Первой мировой войне. Будущее было неясно, но смутно все ощущали, что рождены для чего-то великого.
Судьба бросила их в самую гущу войны. Первым погиб Роб. За ним — всеми любимый Джеффри Смит. В последние мгновения своей жизни он написал Толкину: «Мое главное утешение в том, что, если меня ухлопают сегодня ночью — через несколько минут мне идти на позиции, — на свете все же останется хотя бы один член великого ЧК БО, который облечет в слова все, о чем мы мечтали все вместе».
Слова погибшего друга были как призыв и благословение. Толкин уже знал, что его время пришло. Хотя прошли годы и годы, прежде чем он затерялся на дорогах Средиземья.
«Я, конечно, и раньше думал, не уйти ли мне, только представлял себе какой-то пикник, приключение, и все хорошо кончается. А тут из страха в страх, и смерть по пятам…
Да нет, я, конечно, очень хочу, чтобы мрак исчез, чтобы людям кто-то помогал, — только пусть это буду не я, пусть кто-нибудь другой, разве такие подвиги мне под силу? При чем тут я? И почему именно я? Я же такой маленький, а враг такой сильный и страшный…»
«Вопрос на вопросе, — сказал Гендальф, — а какие тебе нужны ответы? Что ты не за доблесть избран? Нет, не за доблесть. Ни силы в тебе нет, ни мудрости. Однако же избран ты, а значит, придется тебе стать сильным, мудрым и доблестным».
В сердце Фродо вспыхнуло желание пойти, оно было такое сильное, что страх отступил.
Он был немножко странным профессором. Уважаемый и солидный ученый, автор многих серьезных работ по вопросам сравнительного языкознания, почетный член мужских клубов, любитель трубки и регби. А вместе с тем — эти выдуманные эльфийские языки и вера в сказки… Ведь не раз бывало, что он во время лекции вдруг прерывался на полуслове и начинал бормотать себе под нос что-то об эльфах и гномах.
Сам Толкин писал о себе: «Я на самом деле хоббит, хоббит во всем, кроме роста. Я люблю сады, деревья и немеханизированные фермы; курю трубку и предпочитаю хорошую простую пищу (не из морозилки!), а французских изысков не перевариваю; люблю и даже осмеливаюсь носить в наше унылое время узорчатые жилеты. Обожаю грибы (прямо из леса); юмор у меня простоватый, даже самые доброжелательные критики находят его утомительным; я поздно ложусь и поздно встаю (по возможности). Путешествую я тоже нечасто…»
Как-то одна читательница в письме поблагодарила Толкина за «здравомыслие и святость», которыми пронизана трилогия «Властелин Колец». В ответ ей он написал: «Я глубоко тронут вашими словами. Мне никогда еще не говорили ничего подобного. Однако вот странное совпадение: сегодня я получил письмо от человека, который называет себя „неверующим“ или, по крайней мере, лишь понемногу приближающимся к вере. А это его слова: „Вам удалось создать мир, в котором вера как будто существует, но впрямую о ней нигде не говорится; она — свет, исходящий от невидимой лампы“. Что можно ответить? Ни один человек не может судить о собственной святости. Она исходит не от него, а через него, и ее не почувствовать, если думать иначе».
В переписке Толкина с читателями — целый кладезь его мыслей и идей. Представляется, что без них портрет писателя был бы неполным, не столь глубоким и ясным.
Вот еще его слова: «Разумеется, „Властелин Колец“ мне не принадлежит. Как часто мне казалось, что не я создаю этот мир, а он „проявляется“ через меня. Что он появился на свет потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью…
Оглядываясь назад, на события, последовавшие сразу за выходом книги из печати, я ловлю себя на странном ощущении: мне кажется, что испокон веку нависавшие над головой облака неожиданно разошлись, и на землю вновь хлынул почти забытый солнечный свет. Как будто я стал Пиппином, который услышал рог Надежды».
Толкин пишет о вечных вопросах, но как-то по-особенному. Мы читаем о давно ушедших временах, о Добре и Зле, об извечном сражении Света и Тьмы, о маленьких героях и их великих покровителях и многое понимаем в дне сегодняшнем. Великое сражение продолжается. И как легко узнаваема Тьма в обличиях жестокости и ненависти, равнодушия, глубочайшего материализма, бездушного отношения к природе… А в защитниках Света — все те же любовь, чистота, братство и честь, идеализм, мужество и благородство.
И выбор по-прежнему у каждого свой. Он никогда не был легким, как на совете у Элронда, где решалась судьба Кольца Всевластия.
Фродо обвел взглядом собравшихся, — он вдруг понял, что сейчас поднимется и самому себе произнесет приговор…
— Я готов, — сказал он, — хотя и не знаю, доберусь ли…
Элронд внимательно посмотрел на Фродо.
— Насколько я понимаю, — проговорил он, — именно тебе суждено это сделать. От слабых невысокликов из мирной Хоббитании зависит судьба средиземного мира, если бремя, которое ты берешь на себя, в самом деле окажется тебе по силам.
Ибо это тяжкое бремя, Фродо, столь тяжкое, что никто не имеет права взваливать его на чужие плечи. Но теперь, когда ты выбрал свою Судьбу, я скажу тебе, что ты сделал правильный выбор.
Тому, кто отправится в Мордор, ни сила, ни мудрость не даст преимуществ. Тайна — вот что здесь самое важное, и, быть может, эту великую миссию слабый выполнит даже успешней, чем сильный… Слабые не раз преображали мир, мужественно и честно выполняя свой долг, когда у сильных не хватало сил…
Поражение неминуемо ждет лишь того, кто отчаялся заранее.
Признать неизбежность опасного пути, когда все другие дороги отрезаны, это и есть истинная мудрость.
Толкин будто шагнул в нашу реальность из той самой волшебной сказки. В его жизни было все, о чем он писал в своих книгах: настоящая дружба, настоящая миссия и настоящая любовь.
С женой Эдит они прожили вместе 55 лет. Полюбили друг друга, когда ей было 19, а ему 16 лет. Вот как описывал он свою жену: «Ее волосы были черными, кожа — светлой, глаза — ясными, и она могла петь и танцевать».
Сероглазая и темноволосая — ее внешность сохранили не только старые потемневшие фото, но и книги Толкина. В «Сильмариллионе» мы найдем прекрасную легенду о смертном человеке Берене, полюбившем бессмертную эльфийскую деву Лутиэн: «Одеяние ее было голубым, как безоблачное небо, а глаза прозрачно-серыми, как звездная ночь; плащ ее был расшит золотыми цветами, а волосы темны, как вечерние тени…»
В свободные дни Джон и Эдит гуляли по окрестным лугам. И она пела и танцевала для него в лесной роще, как в легенде из книги. «В течение всей нашей жизни, — писал потом в своих воспоминаниях Толкин, — нам случалось вновь оказаться на лесной поляне, и много раз, взявшись за руки, мы уходили от тени неминуемой смерти — вплоть до последней разлуки».
В 1971 году, когда Эдит не стало (ей было 82 года), Толкин распорядился установить на могиле жены плиту с надписью «Эдит Мэри Толкин, Лютиэн». Спустя два года ушел из этого мира и сам великий мечтатель. Его сын Кристофер добавил к той надписи: «Джон Рональд Руэл Толкин, Берен».
Душа мага-странника Толкина осталась с нами. Она живет в его книгах, в мудрости древнего мира, которому он своим пером вновь подарил жизнь, в словах его героев. Как и в этих, наверное, тоже: «Я люблю меч не за то, что он острый, и стрелу — не за ее полет, а воина не за силу. Я люблю их за то, что они защищают родину: ее красоту, древность и мудрость. Вот за что я чту и люблю их, и ни страха, ни поклонения нет в моих чувствах».
(Источник: журнал "Человек без границ", http://www.bez-granic.ru/)