Статьи

Путь любви: Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева

Елизавета Скобцова

Лиза Пиленко, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, Елизавета Скобцова, мать Мария — кто-то знает её прежде всего как поэтессу «Серебряного века», другие — как активного деятеля французского Сопротивления, как «мирскую монахиню», посвятившую себя помощи всем нуждающимся и отверженным. Дитя «страшных лет России», периода крушения старого мира и поиска нового смысла, новых целей и новых форм, она никогда не довольствовалась рассуждениями и спорами, всегда стремилась действовать, делать хоть что-то, чтобы облегчить страдания ближних. Она проходила все жизненные испытания честно и смело, сочетая глубокие философские и богословские исследования и искания с деятельным состраданием и любовью. Уже став монахиней, она сформулировала своё жизненное кредо: «Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет». И так она жила — как могла, как умела — и многих спасла от смерти, от нищеты, от отчаяния и безнадёжности, многим свет в душу вернула, умея верить, когда никто не верил, продолжая сражаться, когда весь мир рушился, а будущее предвещало ещё большие потрясения и беды. Те, кто знал её лично, восхищались её стойкостью и силой духа, безрассудностью, с которой она бросалось в неизвестное ради достижения истины. А мать Мария отвечала: «Вы думаете, я бесстрашная. Нет. Просто знаю, что нужно». И верила, что сможет довести начатое до конца.

Елизавета Юрьевна родилась в 1891 году в Риге. Через четыре года её отец вышел в отставку, и семья переехала в Анапу. Лиза росла в атмосфере доверия и открытости, очень любила отца, и его ранняя смерть стала для неё потрясением: «Мысль простая в голове: «Эта смерть никому не нужна. Она несправедливость. Значит, нет справедливости. А если нет справедливости, то нет и справедливого Бога. Если же нет справедливого Бога, то, значит, вообще Бога нет».

Мать с детьми переезжает в Петербург, и Лиза поступает в частную гимназию Л. С. Таганцевой. Она входит в кружок по изучению марксизма, а по вечерам проводит уроки для рабочих Путиловского завода. По воспоминаниям одной из подруг, Лиза «всегда была в приподнятом творческом состоянии и потому по сути своей глубоко оптимистична. У близких своих людей Лиза не допускала никакого упадка настроения, даже грусти».

И в то же время – «Смысла не было не только в моей жизни, во всём мире безнадёжно утрачивался смысл». Юная девушка часами бродит по городу, не находя себе места, пишет стихи. В 15 лет она попадает на вечер поэзии, где читает Александр Блок. Через много лет она так опишет эту встречу: «Передо мной что-то небывалое, головой выше всего, что я знаю, что-то отмеченное. В стихах много тоски, безнадежности, много голосов страшного Петербурга, рыжий туман, городское удушье. Они не вне меня, они воют во мне, они как бы мои стихи». От этих стихов никуда не уйти: «непонятные, но пронзительные» они звучат той же болью и тоской, с которой ходит Лиза. Прочитав их все, она решается идти к Блоку домой, не застаёт, приходит снова и ждёт. В первом разговоре выплёскивает всю боль души – о том, что не любит Петербурга, что ненавидит этот рыжий туман, что в мире тоска и Бога нет. Ей кажется, что у Блока есть ключ к тайне, что он может помочь. Они говорят долго, Блок «внимателен, почтителен и серьёзен, он всё понимает, совсем не поучает», и Лиза всё яснее чувствует, что этому «большому человеку» ещё тоскливее, чем ей, что он ещё больше мучится, и ей его ужасно жалко; она начинает его осторожно утешать, утешая себя. «Я оставила часть души там. Это не полудетская влюблённость. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно. Хорошо, когда в мире есть такая большая тоска, большая жизнь, большое внимание, большая, обнажённая, зрячая душа».

Этот разговор стал поворотным событием в её жизни, в творчестве, в судьбе. Через неделю Лиза получила от Блока письмо со стихотворением «Когда вы стоите передо мной…» Её задело, что он всё-таки обратился к ней как к пятнадцатилетней, что советовал «влюбиться в простого человека/, который любит землю и небо/ больше, чем рифмованные и нерифмованные/ речи о земле и небе», советовал бежать от них, умирающих. Заканчивается стихотворение известными строками: «только влюблённый/ имеет право на звание человека». Лиза решает: «Вы умираете, а я буду бороться со смертью, со злом, и за вас буду бороться, потому что у меня к вам жалость, потому что вы вошли в моё сердце и не выйдете из него никогда». И она действительно борется – и за Александра Блока лично, чувствуя его боль и тоску, видя в нём выражение того, чем живёт предреволюционная Россия, и за каждого страдающего человека, с которым сводит судьба, и за то, чтобы в эти страшные времена жила в сердце любовь и вера.

Оказавшись в среде культурной элиты России, Елизавета Юрьевна остро чувствовала все противоречия эпохи. Русская интеллигенция была средоточием мировой культуры, восхищалась искусством, знала историю, литературу и философию всего мира, а большая часть населения не умела даже читать. В разных слоях общества царили апатия и уныние, жило ожидание надвигающихся катастроф и сдвигов. Описывая те годы, Е. Ю. Кузьмина-Караваева (она вышла замуж в 1910 г. и под этой фамилией известна более всего как поэтесса) сравнивает атмосферу с Римом времён упадка: при всей глубине и широте знаний, при всей тонкости и умении видеть суть и чувствовать красоту, лучшие представители русской интеллигенции «не жили, а созерцали», были вялы и бездейственны. Они с воодушевлением «перекапывали почву старой традиции, смелые мосты бросали в будущее. И вместе с тем эта глубина и смелость сочетались с неизбежным тлением, с духом умирания, эфемерности». Гибла старая Россия, никто не мог представить, что придёт ей на смену – и очень мало кто шёл дальше рассуждений и споров о вечных и насущных вопросах, о будущем и о том, что необходимо сделать и предпринять. Елизавете Юрьевне хотелось бежать от безответственных слов, бежать из Петербурга, который «умирал от отсутствия подлинности», тоски и безысходности – это была «тоска не в ожидании рассвета, а тоска от убеждённости, что никакого рассвета никогда больше не будет».

Одновременно, как любая эпоха перемен, начало XX века отмечено поиском новых форм в искусстве, новых героев, стремлением найти то, на что можно было бы опереться, когда все старые формы больше нежизнеспособны. Известность в литературном мире Елизавете Юрьевне приносит книга стихов «Скифские черепки» (1912 г.) В них отражение того «страшного мира» и тоска по настоящему, сражение и звон мечей, жажда света и чувство пути — огромная боль души и предчувствие уготованного. Елизавета Юрьевна вступает в объединение молодых художников «Союз молодёжи» и участвует в их выставках. Молодые художники ставили своей целью отойти от знакомого и понятного, разбудить людей, заставить их по-новому взглянуть на искусство и на свою жизнь.

Значимым событием в жизни Кузьминой-Караваевой стала её вторая встреча с Александром Блоком. Они были представлены друг другу в театре, а потом несколько раз виделись у общих друзей – «как знакомые, как приличные люди в приличном обществе». И вот однажды – записка от него: «Думайте сейчас обо мне, как и я о вас думаю… Я благодарен вам». Елизавету Юрьевну эти слова потрясли. Она чувствовала, как тяжело ему, — и не могла помочь. «Если вы позовёте, за вами пойдут многие… и я пойду, куда угодно, до самого конца. Потому что сейчас в вас как-то мы все, и вы символ всей нашей жизни, даже всей России символ… и вы за неё, во имя её, как бы образом её сгораете. Что мы можем? Что я могу, любя вас? Потушить – не можем, а если и могли бы, права не имеем: таково ваше высокое избрание – гореть».

В 1920 году Елизавета Юрьевна вместе со вторым мужем Д. Е. Скобцовым и семьёй уезжает из родной страны, и начинается совершенно новый этап в её жизни. Казалось, «Россия умирает – как же смеем мы не гибнуть вместе с ней?»

Первые годы в Париже были в прямом смысле борьбой за выживание. Елизавете Юрьевне приходилось брать любую работу, чтобы прокормить детей (к тому времени их уже трое). Новым потрясением стала смерть младшей дочери, но Скобцова не падает духом. В её дневнике есть такая запись: «О чём и как не думай, — больше не создашь, чем эти три слова: «Любите друг друга», — только до конца и без исключения, и тогда всё оправдано и вся жизнь освящена». Личное горе, как и любовь к Блоку, заставило её сердце открыться всем страдающим, в каждом увидеть живого человека, с его красотой и очень конкретной болью. «Душевность, которая отгораживает человека от внешнего мира и ограничивает его областью собственных переживаний, сосредоточивает его на внимательном слежении за малейшими движениями собственной души, — недолжная душевность. Душевность, которая позволяет человеку ближе и внимательнее подойти к другому, которая раскрывает ему внутренние причины и мотивы поведения другой души – это должная душевность». Кузьмина-Караваева выстрадала ту, вторую, душевность, и она вела её всегда.

В 1920-е годы во Францию приехали тысячи эмигрантов из России. Многие из них в чужой стране просто бедствовали – одинокие, разрозненные, оторванные от своих корней, без работы, без будущего. По сути – беженцы! Елизавета Юрьевна в этих условиях не могла жить интересами только своей семьи – она начала помогать всем нуждающимся, отдавая все силы благотворительной деятельности. Некоторые из знакомых по петербуржской жизни, также уехавшие в Париж, считали, что Лиза сжигает себя, свой талант ради людей, которые недостойны этого. Она же верила, что каждый человек достоин сострадания, особенно тот, кто оказался в беде, верила, что каждому дана своя судьба и нужно принять её такой, какая она есть; каждому дана дружба и любовь и за то, чтобы они были в жизни, стоит сражаться, стоит всё отдать. И жила так, как верила.

В 1932 году она приняла постриг в православном храме в Париже, и на следующий день ушла в мир, избрав, как она сама его определяла, путь «материнства по отношению к миру», путь деятельной любви и самоотдачи. В честь преподобной Марии Египетской Елизавету Юрьевну нарекли Марией. Однако монашества в традиционном смысле она не понимала, считала его ненужным. Её общественное служение вызвало протест со стороны многих представителей церкви, но мать Мария продолжала неустанно призывать к активному, деятельному христианству, первая подавая тому пример. Она видела, что одинаково нужны и милосердие, и материальная помощь. Став монахиней, Елизавета Юрьевна поставила перед собой цель – создание приюта, где люди могли бы не только провести ночь и поесть, но и получить помощь в поиске работы, оформлении документов и т. п. Средств для создания приюта не было, но была вера в то, что это очень нужно многим, и мать Мария принялась за дело с неиссякаемой энергией. Здание было найдено, нашлись и благотворители. Скоро туда пришло столько людей, что самой монахине пришлось поселиться в закутке под лестницей. При приюте был создан храм, и мать Мария сама его расписала. Через два года дом совершенно не вмещал нуждающихся, и хотя денег не было никаких, стали искать новое помещение, и оно нашлось. Все эти действия привели к созданию движения «Православное дело», которое объединяло русских эмигрантов во Франции, помогало им встать на ноги, обрести опору в жизни.

Помимо всех этих дел, мать Мария продолжала писать статьи, выступать на конференциях, рисовать и вышивать. Она общалась со студентами, ездила по всей стране, помогая одиноким и покинутым, возвращая сердцам надежду и веру в Бога.

Мать Мария всю жизнь ощущала связь с Родиной, с русской историей, мечтала вернуться в Россию и там продолжить своё дело, но этому не суждено было сбыться.

Когда началась Вторая мировая война и Франция была оккупирована фашистами, многие русские попали под волну арестов. Мать Мария вместе с несколькими единомышленниками создала комитет, который помогал им деньгами, доставал документы, отправлял заключенным посылки. В результате организация оказалась в самом центре антифашистской борьбы.

В 1943 году немцы устроили в приюте обыск. Мать Марию арестовали за укрывание беглецов, за помощь врагам и отправили в концлагерь. Она погибла в газовой камере, но несмотря на все ужасы и лишения до последнего мига продолжала проявлять любовь в ближним, помогать всем, кто был рядом.

Для меня Елизавета Кузьмина-Караваева – человек, который научился по-настоящему любить и верить, и сражаться за жизнь и за свет. Это человек, полностью посвятивший себя помощи ближним. Она не выносила теорий и в ответ на все кризисы современности, посреди всеобщего смятения, революций и войн, просто строила жизнь, проявляла лучшие человеческие качества – заботу о других, внимательность, чуткость, отзывчивость, доброту, любовь. Она объединяла людей, помогала каждому заново открывать смысл своей жизни, находить своё место в мире, свой путь, какими бы ужасающими ни были обстоятельства. Она сумела преодолеть внутренний кризис и направила все свои силы на помощь тем, кому было ещё тяжелее, чем ей. Мать Мария также пример человека, который действует по любви, пусть даже часто не видит пути, падает, но снова поднимается и продолжает искать свет и, словно факел, нести его окружающим.

И напоследок ещё одна цитата: «Мир думает,— если я отдал свою любовь, то на такое количество любви стал беднее, а уж если я отдал свою душу, то я окончательно разорился, и нечего мне больше спасать. Но законы духовной жизни в этой области прямо противоположны законам материальным. По ним всё отданное духовное богатство не только возвращается дающему, но нарастает и крепнет».

(Источник: журнал "Человек без границ", http://bez-granic.ru/)